Васнецов В.М.

Бог Саваоф (1885-1896)

Васнецов В.М.

Христос-Вседержитель (1885-1896)

Н.К. Рерих.

И Мы видим...

М.В. Нестеров

Святая Русь

В.М. Васнецов

Христос

В.М. Васнецов

Распятый Христос (1885-1896)

В.М. Васнецов. Плащаница (1901)

М.В. Нестеров

Несение креста

Н.К. Рерих.

Знаки Христа (1924)

К.С. Петров-Водкин

Богоматерь Умиление злых сердец (1914-1915)

К.С. Петров-Водкин

1918 год в Петрограде (Петроградская мадонна), 1920

В.М. Васнецов. Богоматерь с младенцем

М.В. Нестеров

Юность преподобного Сергия

М.В. Нестеров

Труды Преподобного Сергия Радонежского

М.В. Нестеров

Кончина Александра Невского

Н.К. Рерих.

Святой Никола (1916)

Н.К. Рерих

Святой Сергий Радонежский (1932)

Презентация "Библейские персонажи"

В конце XIX – начале XX века, на стыке эпох, в кризисное, тяжелое время в философско-литературных, искусствоведческих кругах возрождается интерес к истокам культуры, древнерусскому искусству. В этот период появляются работы об иконописи Н.П.Кондакова, Ф.И.Буслаева, В.М.Васнецова, Н.В.Покровского, Е.Н.Трубецкого, П.А. Флоренского и др. Для многих художников (М.А. Врубель, В.М.Васнецов, М.В.Нестеров, Н.К.Рерих и др.) стали актуальны иконописные темы, они помогали осмыслить происходившие в стране события. Колористические решения, обратная перспектива, сферическое пространство древнерусского искусства отразились во многих художественных работах.

 

В философии иконы, ее устремленности к горнему многие мыслители искали ответы на вопросы современности. Е.Н. Трубецкой в своей статье «Умозрение в красках» писал: «…древнерусские иконописцы с поразительной ясностью и силой воплотили в образах и красках то, что наполняло их душу, – видение иной жизненной правды и иного смысла мира». Есенин чутко откликался на эти тенденции. В его творчестве отразились многие иконописные категории, а также некоторые живописные интерпретации вечных тем. Например, в стихотворении «Не ветры осыпают пущи» создана словесная икона:

Не ветры осыпают пущи,

Не листопад златит холмы.

С голубизны незримой кущи

Струятся звездные псалмы.

Я вижу – в просиничном плате,

На легкокрылых облаках,

Идет возлюбленная Мати

С Пречистым Сыном на руках» (I; 44).

 

Вопросы о человеке и Боге, смысле бытия, назначении христианства поднимались религиозно-философскими мыслителями – С.Н. Булгаковым, Н.А. Бердяевым, В.С. Соловьевым и многими другими. Эти темы отразились и в художественных произведениях того времени – в стихах и поэмах Н.А. Клюева, А.А. Блока, А. Белого, Н.С. Гумилева и др.

 

С.Н. Булгаков в очерке об Ф.М. Достоевском писал об идеале христианства, о должном стремлении всех людей: «Введение всей жизни человечества в сферу жизни церковной, которое обещано нам под новым небом и на новой земле, устроение ее сообразно высшему идеалу, открывшемуся нам во Христе».

 

 

Образы библейских, евангельских героев (Христа, Богородицы, Бога-Отца, святых) лирики Есенина восходят к фольклорным, апокрифичным, собственно богословским источникам. Одним из самых значимых образов этого периода является образ Христа, его исследованию посвящено множество работ. Ученые рассматривают его образ в контексте богатой литературной традиции, выделяют в нем черты национального духовного архетипа, основу «русской идеи», интерпретируют не только в русле евангельской традиции, но и в контексте устного народного творчества, особенно останавливаясь на мотиве странничества, указывают на параллели с иконописной трактовкой.

 

В 17 лет Есенин писал своему другу Г. Панфилову: «Гриша, в настоящее время я читаю Евангелие и нахожу очень много для меня нового… Христос для меня совершенство» (VI; 26) . Важнейший для поэта образ Христа пройдет через все его творчество, воплощаясь как отдельный персонаж произведений, так и в сонме многочисленных аллюзий и ассоциаций.

 

Образ Христа постоянно существует в поэтическом мире дореволюционной лирики Есенина, даже если в произведении он не изображается, то упоминается, подразумевается; действия героев, их фигуры символически уподобляются ему. Например, в стихотворении «Задымился вечер, дремлет кот на брусе…» мы не видим того, кто молитвенно обращается к Богу, создается ощущение, что говорит сам мир, сама природа, так как данные слова звучат очень гармонично в описанной пейзажной зарисовке, в ситуации “внехрамовой литургии”:

Задымился вечер, дремлет кот на брусе.

Кто-то помолился: «Господи Иисусе».

Полыхают зори, курятся туманы,

Над резным окошком занавес багряный (I; 38).

Сквозь явления природы поэт «прозревает» Бога, явление Богородицы и святых. Причем подобное «прозрение» совершается в картинах самой обыденной, неказистой природы, что говорит о способности героя к тайновиденью, открытию вечных образов за земными гранями:

Схимник-ветер шагом осторожным

Мнет листву по выступам дорожным

И целует на рябиновом кусту

Язвы красные незримому Христу (I; 43).

Цель героя – узреть разворачивающуюся перед ним внехрамовую литургию:

Между сосен, между елок,

Меж берез кудрявых бус,

Под венком, в кольце иголок,

Мне мерещится Исус.

Он зовет меня в дубровы,

Как во царствие небес (I; 56).

 

В письмах Г. Панфилову Есенин много говорил о Христе, считая его примером для подражания, видя в нем человека, поднявшегося на неизмеримо высокую ступень духовного развития: «На людей я стал смотреть тоже иначе. Гений для меня – человек слова и дела, как Христос» (VI; 33); «Гриша, в настоящее время я читаю Евангелие и нахожу очень много для меня нового… Христос для меня совершенство» (VI; 25).

Он говорил о своей вере в Христа именно как в человека, «одаренного светлым умом и благородною душою, как в образец в последовании любви к ближнему» (VI; 25). Видение высшей, преображенной природы Христа отразилось и в творчестве поэта:

И в каждом страннике убогом

Я вызнавать пойду с тоской,

Не Помазуемый ли Богом

Стучит берестяной клюкой» (I; 44).

Подобные мысли Есенин будет высказывать и в статье «Ключи Марии», говоря о возможностях человека, его жизненной цели: «Разбираясь в узорах нашей мифологичной эпики, мы находим целый ряд указаний на то, что человек есть ни больше, ни меньше, как чаша космических обособленностей» (V;195).

Тип Христа, образы странников призваны собрать, объединить разобщенный род людской, сплотить для мирового делания. О соборном идеале жизни писали многие мыслители начала XX века. Федоров отмечал, что такой тип взаимодействия явлен в Божественной Троице – «единстве без слияния, различии без розни». Философ приводил пример преп. Сергия Радонежского, учившего «взиранием на Святую Троицу побеждать страх пред ненавистной раздельностью мира». Достоевский говорил о «всесветном единении во имя Христово». Лосский трактовал соборное мироустройство не только как гармоничную духовную, но и физическую организацию: «В этом Царстве осуществляется не только совершенное единодушие, но и совершенное общение тел». Сравните у Достоевского: «Мы будем – лица, не переставая сливаться со всем».

Создавая новый образ человека, писатели и поэты обращались к образу Христа, находили в нем вневременный идеал. Образ Второго Пришествия появляется в стихотворении Н.С. Гумилева «Память»:

Предо мной предстанет, мне неведом,

Путник, скрыв лицо; но все пойму,

Видя льва, стремящегося следом,

И орла, летящего к нему.

В стихотворении «Христос» вновь повторяется призыв к апостолам:

Он идет путем жемчужным

По садам береговым.

Люди заняты ненужным,

Люди заняты земным.

“Здравствуй, пастырь! Рыбарь, здравствуй!

Вас зову я навсегда,

Чтоб блюсти иную паству

И иные невода.

Есенин в письмах Панфилову развивал эту идею, говоря, что при достижении соборного мироустройства человечество достигнет земного рая: «Да, Гриша, люби и жалей людей – и преступников, и подлецов, и лжецов, и страдальцев, и праведников: ты мог и можешь быть любым из них. <…> Все люди – одна душа» (VI; 36–37); «<…> Если бы люди понимали это, а особенно ученые-то, то не было крови на земле и брат не был бы рабом брата» (VI; 37). В «Пути жизни», рассуждая о смысле неравенства людей, Л.Н. Толстой писал: «В каждом человеке живет тот дух, выше чего нет ничего на свете». Духовное преображение людей понимается Толстым как соборное единение: «Души человеческие, отделенные телами друг от друга и от Бога, стремятся к соединению с <…> душами других людей любовью, с Богом – сознанием своей божественности».

И от этой веры в человека рождается и мысль поэта о единстве, соборности всех людей: «Люди, посмотрите на себя, не из вас ли вышли Христы и не можете ли быть Христами? Разве я при воле не могу быть Христом, разве ты тоже не пойдешь на крест, насколько я тебя знаю, умирать за благо ближнего?» (VI; 35–36). Созвучны словам поэта и строки из книги Л.Н. Толстого «Путь жизни», входившей в его личную библиотеку: «Главное в учении Христа, это то, что Он всех людей признавал братьями. Он видел в человеке брата и потому любил всякого, кто бы он ни был и какой бы он ни был». Толстой писал о родстве всех людей как о родстве душ: «Помни, что в каждом человеке живет тот же дух, какой живет и в тебе, и потому чти как святыню и свою душу и душу каждого человека».

Этот идеал соборности, единения с миром, природой воплотился и в стихах Есенина: «Я пастух, мои палаты – / Межи зыбистых полей, / По горам зеленым – скаты / С гарком гулких дупелей. // <…> Говорят со мной коровы / На кивливом языке. / Духовитые дубровы / Кличут ветками к реке. // Позабыв людское горе, / Сплю на вырублях сучья. / Я молюсь на алы зори, / Причащаюсь у ручья» (I; 52–53).

Евангельский вход Господень в Иерусалим интерпретирован Есениным в стихотворении «Сохнет стаявшая глина» (I; 55). Появление Бога готовит внехрамовая природная литургия, которую вершат ветер («Пляшет ветер по равнинам, / Рыжий ласковый осленок»), воробей («У лесного аналоя / Воробей псалтырь читает»), сосны и ели (все образы одушевлены, причастны к тайне появления Христа). В произведении все подчеркнуто прозаично, просто («стаявшая глина», «гниль опенок», «Прошлогодний лист в овраге / Средь кустов, как ворох меди»). Явление Христа здесь, казалось бы, невозможно, но именно такая невзрачная природа и оказывается способной «воспринять» Его облик: «Кто-то в солнечной сермяге / На осленке рыжем едет. // Прядь волос нежней кудели, / Но лицо его туманно». Сам образ Христа проникнут светом, солнцем, на фоне неказистой природы он рельефно выделяется. Бог въезжает на Русь, как входил в Иерусалим – в лесу «пахнет вербой». Природа благословляется Христом и благословляет Его.
Мотив нового пришествия Христа реализуется и в стихотворении «Покраснела рябина…» (I; 100–101), здесь усиливается динамика образов, голос лирического героя во всеуслышание объявляет о приходе Бога, призывает родной край к исцелению. Пластичные природные образы становятся проводниками божественных сил: «Снова выплыл из рощи / Синим лебедем мрак./ Чудотворные мощи / Он принес на крылах» – это библейские аллюзии к книге пророка Амоса (8: 9; 9: 8); (легенда об искупительной жертве, предвещающей будущее возрождение): «Дня закатного жертва / Искупила весь грех. / Новой свежестью ветра / Пахнет зреющий снег», к псалмам, которые уподобляют слова лирического героя пророческому обращению, сама интонация призыва свидетельствует об этом: «Край ты, край мой родимый, / Вечный пахарь и вой, / Словно В`ольга под ивой, / Ты поник головой. // Встань, пришло исцеленье, / Навестил тебя Спас. / Лебединое пенье / Нежит радугу глаз (I; 100–101).
Образ Иисуса Христа, появляясь в ранней лирике Есенина, становится связующим звеном между природным и божественным началом, ветхо- и новозаветные сюжеты вплетаются в ткань поэтического произведения, повторяясь и реализуясь вновь в природном богослужении; странники-богомольцы несут на себе печать образа Господа, вершат духовный путь, обходя с молитвой полные небесной благодати просторы Руси. Образ Христа появляется во внехрамовом природном богослужении. Мотивы Рождества, Пасхи, распятия, входа в Иерусалим повторяются в действиях природы, постоянно осуществляя искупительный подвиг Бога.

Образ Богородицы у Есенина следует не только евангельским, традициям, канонам иконописи, но и апокрифическим легендам, связан с психологической манерой изображения Богоматери, принятой художниками конца XIX – начала XX века. Ее образ восходит к гуманному, близкому образу Богородицы из популярного на Руси греческого апокрифа «Хождения Богородицы по мукам», а также к образам произведений А.М. Ремизова («Хождение Богородицы по мукам» и др.). Заступницей «за человека <…> вошла Богородица в Христову церковь, не как символ, а как осязаемо-живое и всем близкое – Матерь Божия». В поэме «Микола» Есенин создает такой Ее образ: «Кроют зори райский терем, / У окошка Божья Мать / Голубей сзывает к дверям / Рожь зернистую клевать. // “Клюйте, ангельские птицы: / Колос – жизненный полет”». (I; 16). – Она предстает вписанной в быт, совершающей обыденные крестьянские действия. И создается впечатление, что Она ближе дольнему миру, чем горнему. С земли молится о благополучии христиан.
В стихотворении «Не ветры осыпают пущи…» (I; 44–45) Ее облик схож с иконой, написанной В.М. Васнецовым для Владимирского собора в Киеве, – Богородица показана в полный рост, ее фигура окутана темно-синим гиматием, Она идет по облакам, держа в руках Христа, который простирает Свои руки над Русью. Сравните с текстом Есенина: «Я вижу – в просиничном плате, / На легкокрылых облаках, / Идет возлюбленная Мати / С Пречистым Сыном на руках. // Она несет для мира снова / Распять воскресшего Христа». Такое живописное сходство и следование поэта различным традициям говорит о создании Есениным образа «русской Богородицы», близкой заступницы перед надвигающимися катастрофами.
Важнейшим героем дореволюционной лирики Есенина является «милостник Микола» (Николай Чудотворец), заступник и помощник людей. Традиционно образ Его, совместивший христианские и языческие черты, воспринимался на Руси как родственный, близкий. «Почитание святого епископа на Руси было настолько велико и повсеместно, что Св. Николая называли “русским Богом”». Эту веру и передает Есенин в своих стихах. Он создает подчеркнуто бытовой, крестьянский облик святого, несколько стилизованный: «В шапке облачного скола, / В лапоточках, словно тень, / Ходит милостник Микола/ Мимо сел и деревень / <…> Он идет, поет негромко / Иорданские псалмы»; «Под березкою-невестой, / За сухим посошником, / Утирается берестой, / Словно мягким рушником». Он обитает не в Небесном Иерусалиме, а ходит по земле, соединяя таким образом дольние и горние черты: «И идет стопой неспешной / По селеньям, пустырям: / “Я, жилец страны нездешной, / Прохожу к монастырям”. // Высоко стоит злотравье, / Спорынья кадит туман: / “Помолюсь схожу за здравье / Православных христиан”». Для него нет пространственных и метафизических преград, он свободно общается с Богом: «Ходит странник по дорогам, / Где зовут его в беде, / И с земли гуторит с Богом / В белой туче-бороде. // Говорит Господь с престола, / Приоткрыв окно за рай: / “О мой верный раб, Микола, / Обойди ты русский край. // Защити там в черных бедах / Скорбью вытерзанный люд. / Помолись с ним о победах / И за нищий их уют”» (II; 12–16).
Здесь можно также указать и на своеобразную традицию начала XX века в изображении святителя Николая. А.М. Ремизов в своих произведениях («Николины притчи» и др.) уделял ему особенно много внимания. В его представлении Богородица, Николай Угодник были действенными заступниками, вечными посредниками между максималистским в своих требованиях Богом и далеким от совершенства человечеством. Ремизов писал: «И носителем такой человечности и человека сделался Николай Чудотворец – “Новый Спаситель”, замещающий Христа на земле, предстатель перед недосягаемым Судией-Христом, заступник за все бесчисленные немудрение жизни». Ремизовский Никола обращен к «этому» свету, к людским заботам и скорбям.
В 1914 году Н.К. Рерих создает картину «Николай Угодник». В ней святитель вписан в природу, идет по русской земле. На фоне предгрозового, катастрофического неба его фигура монументальна и спокойна, среди общей полутьмы полотна от нее исходит свет.
Созвучен образу есенинского Миколы и рериховский образ Пантелеймона-целителя с одноименной картины 1916 года. Он идет по легендарной Руси и собирает травы для исцеления людей. Небо и земля находятся здесь в согласованном единстве, совершенном гармоническом равновесии. Краски неба мы находим в камнях, лугах, далеких холмах, очертания которых напоминают облака; Пантелеймон вписан в природу, духовно ей родственен.
Таким образом, святой Микола выступает не только как герой духовных стихов, как знаковая фигура для русского православного архетипа, но и как важный герой предреволюционного времени, стремящийся отвести беды от людей.
Герои дореволюционной лирики поэта связывают небо и землю, являются проводниками процессов горнего мира в мир дольний, являют собой гармоничные образы. Персонажи есенинских произведений синкретичны, сочетают архетипичные, иконные, живописные, апокрифичные черты, становясь символами, знаками времени.

Близки по своему содержанию, пафосу к произведениям новокрестьянских поэтов и «Николины притчи» А.М. Ремизова. Образ Николая Угодника, «нищелюбца, странноприимца, вечного странника, вечного труженика, чудотворца, заступника за Русскую землю» – своеобразная мечта о воплощении небесной справедливости на земле для русского человека. Николай-чудотворец постоянно в заботах о простых людях, слышит все – даже самые малые и простые просьбы: «Без него, как без рук, – не поднять мужику полевые работы. Все, что сиро и слепо, одному ему видно. Попроси, – выручит, все скажет Спасу, самого Илью умилостивит: не поляжет от града рожь наземь – живи, не тужи!».