I

лохо, горько им жилось, но у них была мать. Молодая вдова мать из сил выбивалась, питая своих сироток, а их у ней было трое. Горемычная то была семья! Но и в этой семье бывали счастливые минуты. Измается, бывало, вдоволь наработавшись, мать, но она приголубит, приласкает своих деток — и хорошо им. Вот один примостился у ее ног и улыбается ее голубиным речам; другой на коленях у нее — запрокинул он свою курчавую головку и смотри умильно в ее глубокие, задумчивые глаза. А третий обвил своими худыми ручонками шею матери и все твердит: "Мама, милая мама!.." Славно бывало в эти минутки деткам! Отдыхала с ними и мать от своих непосильных трудов...

Но совсем вдова выбилась из сил, слегла в постель и... сошла в могилу. Не стало у детей любящей матери и любимой. Помнит сиротка Ваня отчаянные крики старших братишки и сестренки: "Умерла родная, голубка наша..." Помнит Ваня, как потом положили их матушку в гроб, как выносили ее из дома, как отпевали в храме, как, наконец, страшно застучали мерзлые комья земли о крышку гроба... Мама, их дорогая мама, была в могиле, сокрылась от них навсегда...

Пришли круглые сиротки домой, обнялись все трое, да так и замерли в объятьях... Наконец, опомнились. Вот кто-то из них сказал: — А ведь послезавтра у нас Рождество. — Дак, Рождество, — сказали все грустно. Грустно было сироткам, а прежде, при матушке, они с восторгом по-детски кричали: "Рождество! Рождество"!..

Сдали сироток на руки одному их родственнику, а у того самого была куча ребятишек. И началась сиротская жизнь, жизнь, какую знают только круглые сироты... Родные их, дядя и тетка, не были злыми людьми, но у них самих была нужда: они едва-едва прокармливали свою семью. И сироткам приходилось нередко голодать, потому что голодали и сами приютившие их...

— Эх! Доля ты наша горькая! — скажет иной раз дядя, — хоть из кожи вылезь вон, а все ничего не поделаешь! А тут еще навязали этих...

Слышит это Ваня, и чует он своим детским сердцем, что дядя вовсе не сердится на них, а так, с горя, говорит такие слова. В ответ на такую думу Вани как бы отвечает тетка.

— Полно, Филипыч! — скажет она мужу, — грех роптать на свою судьбу, а сирот еще грешней обижать: сиротки — Божий детки. — И тетка ласково погладит по головке Ваню...

Дядя от слов жены повеселеет, возьмет своего меньшего сынишку на руки, подымет его высоко и скажет: — Эх! Вы, малыши, вырастайте скорей: заживем тогда, Бог даст...

II

В избе дяди Филипыча голосили, и было по чем голосить! Пала кормилица лошадушка, а остаться крестьянину без лошади — остаться без рук. Убивалась с горя вся семья.

— Бог не оставит нас, Филипыч! — сказала жена.
— Да как же я теперь без лошадуш-ки-то?
— Станешь в город ходить в поденщики.
— Плохая это работа!
— Дядя, а я теперь умею корзинки плести: будем продавать, — сказал старший брат Вани.
— Ай да молодец! — сказал дядя и, махнув рукой, вышел из избы.

Стал Филипыч работать в городе поденно. День работает, а вечером идет домой в свою деревню, которая была всего в трех верстах от города. Весь свой дневной заработок Филипыч употребляет на хлебушко своим деткам да сироткам. Племянник сдержал слово и продает сплетенные им корзинки в городе. Но заработка дяди и племянника хватало лишь на пропитание, а подходила зима. Тому надо шубенку перешить, этому шапчонку купить, одному то, другому это, а всего много надо было. Знает все это Филипыч, идет он из города и думает: "Зима пришла: надо дровишек запасти, вот лошадушка-то и нужна... Жене вот не в чем и к колодцу за водой сходить: шубенка совсем развалилась... Эх ты нужда!.." И крепко задумался Филипыч... А дома его ждала новая беда. От плохого ли корму, от плохой ли защиты или так уж тому быть — пала последняя коровенка... Опустил Филипыч руки...

"Теперь по миру придется пустить малышей," — думает Филипыч. И действительно, как ни бился Филипыч, как ни усердствовал племянник в плетении корзин, а пришлось-таки малышей пустить по миру... И снова плакала семья, и горевали отец с матерью! Одели они, как потеплее, своего десятилетнего сынишку Петю да племянника сиротку Ваню, перекрестили их, да и пустили малышей в город просить у православных Христа ради милостыньку.

Подходило Рождество. Филипыч целую неделю работал в городе, не приходя даже домой. Он хотел побольше заработать к празднику и накупить кое-чего. За день до Рождества Филипыч со своими весьма дешевыми покупками возвращался домой.

Дома ребятишки ждали батьку с покупками.. . Но что это за покупки? Если бы увидело их дитя богатых родителей, отвернулось бы оно от них. А эти, беднота дети, рады были и тем. Вон старший сынишка напячивает на себя весьма поношеный, весь заплатанный, тулупчик, который ему повыше колен; вон поменьше сынишка надевает плохую шапчонку, а шапчонка чуть носа ему не закрывает; там девочка примеряет полусапожки, которые годятся на ногу ее матери... Бедны обновки к празднику, также бедны и съестные припасы, но бедняки и тому рады, они благодарили Бога и спокойно уснули.

III

Канун Рождества Христова... Петя и Ваня в городе за милостынькой. Под великие праздники хорошо подают милостыньку. Да, все добрые православные жалеют нишую Христову братию и дают кто что может ей. Вон в богатой булочной щедро оделяют нищих белым хлебом; там, у подъезда богатого дома раздают деньги, везде, на всех улицах и углах, вы увидите прохожих, торопливо сующих монетки в протянутые руки бедняков... Подавали добрые люди и Пете с Ваней. Петя еще с полдня ушел домой, в свою деревню, с полным мешком подаяний. Ваня припоздал. К вечеру поднялась непогода. Ваня поспешил домой; спешит он, а непогода все сильней и сильней... Устал Ваня: мешок оттянул плечи, руки затекли и начали остывать; присел Ваня отдохнуть... Стемнело почти... Ваня не боится темноты: не впервой ему! А вот погода совсем разыгралась... Поднялся Ваня и снова спешит. Спешит бедный иззябший мальчик, а ветер, резкий, холодный ветер, режет ему щечки, валит его с ног. Выбился из сил Ваня, вот-вот упадет. И правда: сильный порыв ветра свалил его с ног. "Замерзну, — думает Ваня, — а ведь осталось близко, и огоньки, было, показались". Попробовал Ваня подняться, чтобы снова спешить, а сил нет. "Вишь, как спать-то хочется, — думает Ваня, — а ну-ка усну: погода занесет, замерзну, а завтра Рождество Христово". И снова хочет Ваня подняться и снова падает. "Усну... замерзну... Рождество... Петя дома"... — проносятся в голове мальчика несвязные мысли... Вот-вот заснет, заснет и не проснется тогда...

Но вот, к счастью Вани, во всю прыть мчится лихая тройка. Звенят под дугой колокольчики. Ваня чуть-чуть их слышит. Прозвенели колокольчики. "Должно, уехали", — проносится в голове замерзающего мальчика... Но зоркий взгляд кучера-ямщика заметил Ваню. — Барин! — обращается ямщик к седоку, — там что-то чернелось, как ехали.

— Пошел живей! Опоздаем к празднику.
— Поспеем, барин: троечка, Бог даст, донесет, а уж дозвольте посмотреть туда: не человек ли это?
— Ну смотри, да живо...
— Так и есть, — послышался из-за бури голос ямщика, — мальчонок-нищенка... бедный... к Рождеству, должно, шел. Барин встрепенулся. "Там, дома, дети в тепле, — подумалось ему".
— Давай сюда, скорей! — закричал он кучеру, — не спасем ли? Это будет лучший подарок детям на елку... Барин завернул в свою теплую шубу мальчугана и крикнул:
— Живо! Огни видать: должно деревня. Помчались лошади. А барин трет Ване виски, руки, дышит ему в лицо... Лошади влетели в улицу.

— Стой! В первую избу...

Отворили барину хату, и он занялся замерзшим, у него нашлось вино, и он стал усердно растирать мальчика. Прибег он и к другим средствам, и через час Ваня открыл глаза и начал дышать. Пока барин приводил Ваню в чувство, бабы, хлопотавшие тут же, все повторяли:
— Да ведь это Ванюшка-сиротка! Бедный! Под Рождество-то! Бог спас...

Барин узнал, где живет Филипыч, дядя Вани, и сам повез его туда. Пока Ваню везли на другой конец деревни, он все смотрел вправо от барина, там ему виделась чудная женщина и на руках у нее прекрасный ребенок. "Как это он, такой маленький, не замерз, — думал Ваня, — я вот, большой, а чуть было не замерз".

Барин сдал Ваню на теплую печь и ужаснулся бедности Филипыча. Он расспросил Филипыча про все и сказал:
— Завтра Рождество Христово: прими же Христа ради, милый, вот это, — и барин протянул ему сторублевую ассигнацию. Филипыч повалился было барину в ноги, а барин уже вылетел из избы и мчался он на лихих конях к празднику к своим милым детям, которым он завтра, в день Рождества Христова, расскажет, как спас он от смерти бедного сиротку. "Сегодня, — думал барин, для меня самый радостный день в моей жизни: Бог дал мне спасти человеческую жизнь..."

В день Рождества Христова Ваня рассказывал, как хороша была барыня и ее прекрасный ребенок.

— Да, ведь, барин был один, — говорили ему.
— Нет, — уверял Ваня, — я видел и барыню, и ребенка.

Потом он задумался и сказал:
— А как барыня с ребенком похожи на Божию Матерь с Христом, что у нас в церкви!

Тогда все поняли, какую Женщину и какого Ребенка видел Ваня...

Филипыч благодаря помощи барина живет теперь хорошо. Детки его и сиротки подросли и помогают ему. Филипыч, сберегая понемногу, отложил сто рублей.

— Это сиротские деньги, — говорил он жене, — это им Бог послал, а через них и мне, грешному. Как станут на ноги, так и отдам им эти сто рублей.
— А ты еще вздумал было на судьбу свою роптать, — говорила ему жена.
— Да, грешен я в том. И кто знает, что было бы с нами, если бы не сиротка Ваня!..

Каждый год в день Рождества Христова семья Филипыча служит молебен о здравии своего благодетеля.

Неизвестный автор